Главная→Покраска →Корпоративные воины. Экономическая власть крупных корпораций и развитие регионов Власть крупных корпораций

Корпоративные воины. Экономическая власть крупных корпораций и развитие регионов Власть крупных корпораций

Современный мир формально поделен на входящие в ООН 193 государства, которые считаются единственными игроками на мировой арене. Между тем сегодня государства являются важными, но далеко не единственными субъектами мировой политики. "Власть" решила выяснить, кто еще и каким образом участвует в управлении миром. Проект открывается изучением роли бизнеса в глобальной политике. Транснациональные корпорации богаче иных государств, имеют собственные армии и могут не только влиять на решения правительств, но порой даже свергать их.

Алексей Долинский, Александр Габуев

Влияние транснациональных корпораций (ТНК) на глобальные процессы определяется их масштабом. Объемы продаж некоторых энергетических ТНК сопоставимы с ВВП крупных государств (см. таблицу ниже). В отличие от национальных компаний частные ТНК не привязаны к конкретной стране, даже если исторически их бизнес-операции начинались с территории одного государства. Глобальный масштаб деятельности ТНК объясняется тем, что компании ищут дешевые природные ресурсы, дешевых работников и новые рынки сбыта.

В результате проникновения ТНК в различные страны основные активы по всему земному шару концентрируются в руках нескольких крупнейших корпоративных игроков. По оценкам исследователей Швейцарского федерального технологического университета, 90% корпоративных доходов глобальной экономики через различные формы собственности принадлежит нескольким сотням корпораций, причем 60% дохода реального сектора приходится на финансовые корпорации. Среди этих компаний есть несколько региональных группировок, крупнейшую среди которых можно условно назвать западной. Она состоит из 49 финансовых компаний (Goldman Sachs, Morgan Stanley, JP Morgan Chase, Barclays, UBS, Deutsche Bank, Credit Suisse и др.), которые взаимно владеют друг другом и контролируют 40% всех остальных корпораций.

От всего многообразия других игроков бизнес принципиально отличает цель — приносить материальную выгоду владельцам. Это не только не противоречит участию в политике, но, наоборот, его стимулирует. В результате бизнес все больше распространяет свое влияние на сферы, которые раньше считались уделом политиков, военных и дипломатов.

Сейчас компании выбирают различные юрисдикции для регистрации своих подразделений, оформления трудовых отношений или выплат топ-менеджменту, руководствуясь простыми критериями — стремлением к минимизации издержек и воздействия регуляторов.

49 финансовых компаний, среди которых Credit Suisse, взаимно владеют друг другом и контролируют 40% всех остальных корпораций

Юридически децентрализация позволяет компаниям минимизировать риски, уходя от ответственности в страны с меньшим уровнем регулирования. Правда, в некрупных странах компании иногда могут сами влиять на законотворческую деятельность. Например, в Папуа--Новой Гвинее в законодательстве даже появилось положение об уголовном преследовании за требования компенсации через зарубежные суды. Изменения в праве связывают с одним из лидеров глобального горнорудного бизнеса — австрало-британской компанией BHP Billiton, которая работает в стране.

Наиболее яркие примеры вмешательства ТНК в мировую политику относятся к периоду начала деколонизации. С уходом метрополий от управления колониями и ростом антиимпериалистических настроений в третьем мире западные компании остались один на один с десятками местных правительств, договориться с которыми не всегда было легко. В 1954 году в такой ситуации оказалась американская United Fruit Company, контролировавшая почти половину сельскохозяйственных земель Гватемалы. В результате земельной реформы, направленной на введение в оборот неиспользуемых земель, компания лишалась не только земель, но и фактической монополии на рынке. Отчаявшись решить проблему с властями Гватемалы, компания обратилась к администрации президента Дуайта Эйзенхауэра и добилась того, что ЦРУ помогло осуществить государственный переворот.

Другим классическим кейсом стало участие американской корпорации ITT в свержении режимов в Латинской Америке. В 1964 году компания, владевшая бразильским оператором телефонной связи, обратилась за помощью к ЦРУ для свержения левого президента Жоана Гуларта, грозившего национализировать ее активы. Перевороту, в результате которого к власти в Бразилии пришли военные, помогла дружба главы ITT Гарольда Генина и директора ЦРУ Джона Маккона (после отставки Маккон трудоустроился в ITT). Ситуация почти повторилась девять лет спустя в Чили. ITT владела 70% местного телефонного оператора, риск его национализации левым правительством Сальвадора Альенде вынудил компанию профинансировать группировку, приведшую в 1973 году к власти Аугусто Пиночета (об этом свидетельствуют рассекреченные в 2000 году документы ЦРУ).

Столь явные случаи сейчас остались в прошлом, хотя корпорации до сих пор периодически играют важную роль на выборах в богатых ресурсами странах (прежде всего в Африке). В целом компаниям пришлось адаптироваться к постколониальным реалиям: провоцировать вторжение из-за каждого конфликта с местным правительством стало невозможно. В докладе Конгрессу 1978 года администрация США прямо указывала, что чрезмерная защита интересов частных компаний портит отношения с зарубежными странами и противоречит интересам нации в холодной войне с СССР. Постепенно и правительства развивающихся стран научились показывать силу, заставляя компании играть по новым правилам.

В изменившихся условиях частный бизнес стал искать другие способы воздействия на политику национальных государств. Самым простым стало финансирование местных властей, или попросту коррупция. Например, французский нефтяной гигант Elf (с 2000 года компания входит в состав Total) передал лидерам Камеруна, Конго, Анголы, Габона и других стран несколько сотен миллионов долларов. В Камеруне Elf одно время контролировала 2/3 всех нефтяных концессий, и, по заявлениям руководства компании, президент страны Поль Бийя (на посту с 1982 года) никогда бы не смог получить и удержать власть без помощи французских нефтяников.

Правда, в развитом мире политика требует от компаний все большего соблюдения определенных правил игры. Вдобавок процессы региональной интеграции сделали политику многоуровневой: ключевые решения принимаются не только национальными, но и региональными институтами. Google и Facebook, например, должны выполнять решения Еврокомиссии в сфере защиты персональных данных пользователей, иначе они рискуют лишиться одного из крупнейших мировых рынков. В отсутствие "единого окна" для приема взяток на развитых рынках появился спрос на международный корпоративный лоббизм, позволяющий бизнесу влиять на принимаемые властью решения.

Некоторые из этих механизмов институционализированы. Так, первым на запрос ТНК отреагировал профессор Клаус Шваб, создавший в 1971 году Всемирный экономический форум (WEF), который проводит ежегодный форум в Давосе. За членство в организации компании платят десятки и сотни тысяч долларов — это цена, дающая право участвовать в выработке глобальной повестки и общаться с мировыми лидерами. Деловые форматы появились и в международных организациях. Например, Деловой консультативный совет работает параллельно с государственным треком в АТЭС ("Власть" подробно освещала его работу в статье "Дорога к океану" в N35 от 3 сентября 2012 года), а в G20 есть формат "Бизнес-20" (B-20), объединяющий крупные компании всех членов "двадцатки".

Критики утверждают, что бывший глава Halliburton, вице-президент США Дик Чейни, начал войну в Ираке в интересах крупных нефтяных корпораций

Еще один инструмент влияния корпораций на государственную политику — переход влиятельных госслужащих в корпоративный сектор, где они могут применить свои навыки, а главное, использовать свои связи на пользу владельцам бизнеса (подобно тому, как поступил директор ЦРУ Джон Маккон в случае с ITT). Наиболее развита эта практика в США, где она получила название "вашингтонская карусель". Отставные политики либо становятся консультантами компаний (бывший госсекретарь США Колин Пауэлл), либо создают свои влиятельные консалтинговые структуры (бывший госсекретарь Генри Киссинджер).

Есть и обратные примеры, когда вернувшийся на госслужбу из бизнеса чиновник начинает лоббировать интересы своего прежнего работодателя. Например, после того, как Дик Чейни, занимавший пост гендиректора и председателя совета директоров нефтесервисной компании Halliburton, в 2000 году стал вице-президентом США, Halliburton получила многие выгодные подряды в Ираке, причем некоторые — без тендеров. Критики обвиняют Чейни в том, что он убедил президента Джорджа Буша начать войну против Ирака исключительно в интересах крупных нефтяных компаний.

Международные компании не только оказывают влияние на решения правительств, но своими действиями часто формируют геополитическую реальность. По словам завкафедрой мировых политических процессов МГИМО Марины Лебедевой, первым официальным свидетельством роли ТНК как участников мировой политики стал Глобальный договор ООН (UN Global Compact), запущенный генсеком ООН Кофи Аннаном в 2000 году. Этот документ призывает корпорации соблюдать определенные нормы поведения на международной арене (своеобразный устав ООН для корпораций). "Хотя измерить влияние компаний в цифрах очень сложно, есть примеры, спорить с которыми трудно. Например, БРИКС — это организация, которая была создана государствами под влиянием идеи компании Goldman Sachs",— отмечает Лебедева (о том, как экономист Goldman Sachs Джим О"Нил придумал БРИКС, "Власть" рассказывала в статье "Фонд преткновения" в N12 от 1 апреля).

Учитывая масштаб деятельности ТНК, их экономическая активность создает реальность, с которой приходится иметь дело политикам. Самый яркий пример — мировой финансовый кризис, к которому во многом привели действия финансовых ТНК. И хотя в 2008-2009 годах правительства выступили в роли спасателей компаний, национализировав многие из них (например, инвестбанк Merrill Lynch в США), все равно в руках финансистов остаются мощнейшие рычаги влияния на мировую экономику. Главные из них — цены на нефть, формируемые трейдерами на биржах, и процентные ставки (недавнее расследование махинаций при формировании лондонской ставки LIBOR — тому пример).

Организатор Всемирного экономического форума Клаус Шваб первый изобрел формат, позволивший хозяевам корпораций напрямую общаться с мировыми политиками

Глобальный продовольственный кризис 2008 года привлек внимание еще к одной форме участия транснациональных компаний в политике — они становятся крупнейшими землевладельцами. По оценкам ООН, рост населения и изменение структуры потребления увеличат спрос на продовольствие до 2050 года на 70-100%, делая сельское хозяйство одним из самых растущих секторов экономики. По оценкам Всемирного банка, к 2008-2009 годам в наименее развитых странах было арендовано или куплено (в основном китайскими, индийскими и арабскими компаниями) около 570 тыс. кв. км сельскохозяйственных площадей (больше территории Испании).

Скупка аграрных земель в странах с недоедающим населением не может проходить без политики. В 2008 году корейская корпорация Daewoo заключила с правительством Мадагаскара сделку по аренде половины всех сельскохозяйственных земель страны на 99 лет. Соглашение стало одной из причин переворота в Мадагаскаре, и первое, что сделало новое правительство,— это отменило сделку. Еще более яркий пример — события "арабской весны" 2011 года, за которыми среди прочих факторов стоит рост цен на продовольствие (особенно в Египте), отчасти вызванный действиями глобальных сырьевых трейдеров вроде Louis Dreyfus и Glencore.

Транснациональные корпорации не только влияют на мировые события, но и берут на себя функции, которые раньше имело только национальное государство. Вслед за немецким социологом Максом Вебером многие ученые считают главным признаком государства монополию на осуществление легитимного насилия. Однако эта монополия все больше подрывается появлением частных военных компаний (ЧВК). ЧВК берут на себя функции по охране имущества и сотрудников корпораций, выполнению логистических и разведывательных задач. Основанные преимущественно ветеранами вооруженных сил и разведывательного сообщества компании делят мировой рынок, который Глобальный политический форум оценивает примерно в $100 млрд в год.

Хотя международное и национальное право запрещает ЧВК участвовать в боевых действиях, периодически им приходится применять оружие. Так, например, американская компания Blackwater получила всемирную известность в октябре 2007 года, когда ее сотрудники убили и ранили 37 мирных жителей в Багдаде, расчищая путь для кортежа. По итогам расследования стало известно, что в период с 2005 по 2007 год сотрудники компании около 200 раз применяли оружие в Ираке, причем в 75% случаев они начинали стрелять первыми. По данным исследовательской службы Конгресса США, в марте 2011 года только непосредственно Пентагон нанял более 28 тыс. сотрудников ЧВК в Ираке и Афганистане.

По своим возможностям крупнейшие ЧВК приближаются к армиям суверенных государств. Британская компания G4S, присутствующая более чем в 120 странах под разными брендами, по численности персонала сопоставима с армией Пакистана. Работающая в 50 странах шведская Securitas AB (оказывает широкий спектр услуг — от консалтинга и расследований до комплексных решений с патрулированием объектов и защитой руководства) имеет больше сотрудников, чем бундесвер (см. таблицу ниже). Частная компания Typhon объявила о создании собственной эскадры, чтобы защищать торговые суда от сомалийских пиратов. Blackwater (дважды сменившая название после багдадской трагедии) имеет на вооружении бронетранспортеры собственной разработки "Гризли". В докладе рабочей группы ООН по противодействию использованию наемников за 2012 год прямо говорится, что ЧВК берут на себя функции, которые выполняли государственные вооруженные силы.

Международные частные компании также предоставляют услуги в сферах, которые еще недавно были исключительно вотчиной национальных спецслужб. Опросив почти 1,5 тыс. компаний со всего мира, ученые Гарвардского университета утверждают, что в 42% компаний с более чем 10 тыс. сотрудников есть руководитель высшего звена, чья роль — оценка рисков. Анализ политических рисков и возможностей их минимизации предлагают многочисленные консультанты в сфере международных отношений. Флагманом отрасли стала появившаяся в 1998 году Eurasia Group с офисами в Нью-Йорке, Вашингтоне и Лондоне. Другой известный консультант — основанная политологом Джорджем Фридманом в 1996 году компания Stratfor. Обе продавали услуги другим частным компаниям, но, как свидетельствует взломанная в 2012 году почта Stratfor, за оценками рисков к ней стали обращаться и правительства.

Сдают позиции и дипломаты: лоббизм в исполнении частных компаний оказался настолько эффективен, что за него стали платить государства (прежде всего речь идет о рынках США и ЕС), а договоры государств с пиар-агентствами успели стать обыденностью. Вашингтонское агентство Qorvis, например, работало в США в интересах Саудовской Аравии, агентство Ketchum уже несколько лет выполняет заказ России ("Власть" описывала этот контракт в статье "Пиарова победа" в N14 от 9 апреля 2012 года). Явление нового порядка — организация частных дипломатических представительств, когда обычные по разным причинам невозможны или неэффективны. Компания Capitol Links, например, является официальным представителем интересов Республики Сербской — автономии боснийских сербов на территории Боснии и Герцеговины.

Влияние международных частных компаний велико и в тех сферах принятия решений, где главную роль долгое время играли национальные ведомства экономического блока. Например, по вопросам энергетики многие правительства обращаются за консультацией к появившейся в 1983 году компании Cambridge Energy Research Associates (CERA) Дэниела Ергина. В 2004 году CERA вошла в информационно-аналитический холдинг IHS, объем продаж которого во всех секторах (включая военный консалтинг) составляет почти $1,5 млрд в год. Привлечение же специалистов из таких глобальных лидеров стратегического консалтинга, как McKinsey и Boston Consulting Group, к написанию стратегий и планов реформ стало обыденностью даже в России (при этом в отличие от НКО никто не считает эти компании иностранными агентами).

Еще одним фактором, усилившим влияние частных компаний в мировой политике, стало стремительное распространение информационных технологий. Там, где спецслужбы тратили десятилетия, чтобы собрать о человеке полную информацию, частные компании справились за двадцать с небольшим лет, создав новые сервисы — от электронной почты до соцсетей. Доступ одновременно к содержанию почты, информации о посещенных интернет-страницах и физических перемещениях человека — самый тотальный контроль людей в истории. Власти большинства стран рассудили одинаково, позволив компаниям иметь всю информацию, но гарантировав себе доступ к ней в нужный момент. Правда, тут правительства оказались неравны, ведь большинство мировых IT-компаний происходят из США и размещают свои серверы в Калифорнии (в чем убедились сотрудники Следственного комитета РФ, пытавшиеся получить доступ к оригиналам видеофиксаций нарушений на выборах 2011 года).

Разные страны решают эту проблему по-разному в зависимости от ресурсов и степени авторитарности режима. Китайские власти создали особый фильтр для нежелательной информации, а также заставляют глобальные компании соглашаться действовать в китайском сегменте сети на основе законов КНР (это стало одной из причин конфликта с Google). Другие ограничиваются подозрениями компаний вроде Facebook и Twitter в проведении национальных интересов США во время "арабской весны".

Влияние ТНК на международную политику и экономику уже настолько велико, что привычные национальные государства становятся все менее эффективным инструментом для решения возникающих угроз интересам бизнеса. Характерный пример — кибербезопасность.

Высокая информированность сделала компании уязвимыми перед кибертерроризмом и кибервойнами. Хотя конечной целью атак кибертеррористов являются государства, их непосредственными жертвами обычно становятся частные компании: финансовый сектор, телекоммуникации, инфраструктурные и транспортные компании. Единственный ответ на киберугрозу, который может предложить государство,— угроза ответного удара, но потенциальных жертв это не устраивает. Проекты глобального международного соглашения по кибербезопасности, которые правительства обсуждают последние несколько лет, проваливаются из-за противоречивых подходов.

В результате компании начали работать над таким документом сами. "Все больше и больше компаний воспринимают киберугрозы не просто как IT-проблему, а как риск для всего бизнеса, ставящий под угрозу репутацию и ключевые активы,— отмечает старший директор WEF по IT и телекоммуникациям Алан Маркус.— Пока международные механизмы борьбы с киберугрозами разрабатываются, компании уже обмениваются лучшими практиками и разрабатывают совместные инициативы". К начатой WEF инициативе по кибербезопасности присоединилось свыше 90 компаний. Если этот процесс получит продолжение, велика вероятность прецедента — международного соглашения, заключенного только бизнесом без участия государств.

Помните шутку о том, как владелец одной из крупнейших корпораций мира как-то поехал купить чебуреков в одно маленькое восточноевропейское государство, а заодно прикупил и всю страну?

Шутки шутками, однако, влияние корпораций в мире действительно подчас гораздо выше, чем влияние какой-нибудь небольшой европейской, азиатской, латиноамериканской или же крупной африканской страны.

Даже если просто для примера сравнить оборот любой крупной корпорации мира с ВВП средней страны, становится понятно, откуда берутся подобные шутки. Цифры впечатляют. Если учесть, что оборот одной только Wal-Mart Stores (с крупнейшим оборотом в мире — $485,6 млрд) сопоставим с ВВП Норвегии ($500 млрд) или Австрии ($437 млрд), то становится даже страшно за будущее многих и многих небольших или неразвитых государств. Чтобы покрыть оборот этой гигантской корпорации понадобится или 5 ВВП Словакии, 6 ВВП Беларуси или Азербайджана, 15 ВПП Латвии, 61 ВВП Молдавии или 565 ВВП Гренады, а это с учетом того, что в этой корпорации работает 2,2 млн человек, что вполне сравнимо с населением той же Латвии или Молдавии. Неслабо, а?

Попробуем сравнить и выяснить, что в экономическом плане крупные корпорации могут оказывать гораздо большее влияние на мировую экономику, чем многие и многие как бы суверенные государства.

Конечно, более корректно будет сравнивать ВВП стран и доходы корпораций. И даже тут сравнение отнюдь не в пользу средних и малых государств. Если сравнивать, то выясняется, что многие развивающиеся страны и даже небольшие развитые страны вполне сопоставимы с крупными корпорациями. И в таком контексте вполне уместен вопрос: а почему бы крупным корпорациям не лоббировать свои интересы в государствах, которые отнюдь не всегда способны похвастаться суверенитетом? И хотя все эти компании платят налоги в определенных государствах, в основном в США и Европе, однако давно уже стали международными, и их интересы намного шире, чем интересы того государства, в котором они формально находятся.

Можно сопоставить по масштабам, скажем, ВВП Кипра с профитом Micrisoft, а молдавский или киргизский ВВП с прибылью таких известных корпорации как Yahoo, Walt Disney, Coca-Cola или BMW. А ведь есть и такие компании, доход которых выше, чем ВВП подобных небольших государств в разы. Судите сами...

И вот задайтесь вопросом: может ли по случаю какой-нибудь Билли прикупить себе чебуреков в собственной Молдавии или Киргизии?

И вы всё ещё полагаете, что корпоратократия серьёзно относится к такому явлению, как государственные границы, государственные интересы и т.п.? Рано или поздно они наберут такую силу, что государства станут для них лишь помехой, тем более такие мелкие, как на лоскутном одеяле Европы. Уже сейчас они вертят государствами, как цыган торбой, лезут в политику, либо суют туда свои креатуры. В тех же штатах уже суверенитета попросту нет, там гнездо, рассадник этого глобального олигархата, и любой лоббист может решить гораздо больше, чем сенатор. А президенту или госсекретарю приходится зачастую лишь озвучивать интересы корпоратократии. Потому и выглядит это зачастую как псаки-кретинизм.

Вспомните 90-е в России, посмотрите на Украину нынче... Знакомо такое понятие, как олигархат? Так вот, олигархат воцаряется на земле, и мы теперь вступили в глобальные «лихие 90-е». Беспредельщики теперь, типа, рулят на всей Земле... Ну, почти на всей. Мы пока не сдались...

Вы видите, как, к примеру, катастрофически упал уровень «сильных» фигур в политике, особенно в Европе, как наименее суверенной территории? Субъектов, действительно что-то решающих в интересах своих стран, в ней можно пересчитать по пальцам. Большая часть полит-бомонда напоминает кукольный театр, и чем дальше, тем хуже. Народ в Европе возжаждал крепкой руки нео-фюреров, т.к. уже морально устал от мультикультурализма, либерализма, толерастии и пр. Но четвёртого или пятого рейха ожидать не стоит, если он и возникнет, то только в форме корпоратокративного фашизма, тотальной чипизации и прочих прелестей технотронной эры, которые регулярно описываются в голливудских антиутопиях. Т.е. матрицу уже накачали, и дело за малым — прижать людей в этом хаосе настолько, что они возопиют о тоталитаризме, как о манне, и как бы сами дадут власть в руки новому групповому мессии, который даст им всё: жрать, ржать, срать... А под это заточены все инструменты .

Пока всё, что нам надо — это понимать происходящее. Чего на самом деле боятся кукловоды — глобальный олигархат? Именно того, что мы начали понимать их игру. Потому и любые их провокации против нашего русского мира, как рассадника этого самого понимания происходящего на данный момент, будут обламываться, как, например, их регулярные обломы в Южной Осетии, на Украине, в Сирии, да и в самой России...

Понимание рождает мысль, а это, как известно, самое мощное оружие во Вселенной.

Источник данных 2014-15 гг. по корпорациям — Thomson Reuters Datastream, по странам — МВФ

Нефедкин В.И.
к.э.н., старший научный сотрудник
Центра ресурсной экономики Института экономики
и организации промышленного производства СО РАН
(ИЭОПП СО РАН, Новосибирск)

Особенностью российской экономики, унаследованной с советских времен, остается высокая концентрация управления. Если в СССР практически все значимые предприятия входили в состав жесткой управленческой вертикали (предприятие — производственное объединение — министерство), то в настоящее время значительная часть производственных активов интегрированы в крупные структуры, для которых характерны разветвленная пространственная организация и доминирование в отдельных сферах деятельности и регионах. Есть явные признаки того, что влияние подобных структур в экономике России возрастает, а вертикальная (иерархическая) координация все в большей степени вытесняет горизонтальную, основанную на взаимодействии равноправных субъектов рынка. Национализация важных с точки зрения власти активов в сочетании с ростом крупнейших корпораций за счет присоединения и поглощения региональных компаний существенным образом меняют структуру и отдельных отраслей, и экономики в целом, а также сказываются на развитии регионов.

Причины этого выходят далеко за рамки собственно экономических отношений. Иерархия экономической власти в современной России стала неотъемлемой частью более сложной конструкции, которую принято называть «вертикалью власти». По мнению авторов, развивающих теоретическую концепцию «власть-собственность», в современной российской иерархии параллельно с основной пирамидой власти сложилась иерархия крупного бизнеса. В рамках этой конструкции экономическая деятельность управляется «вертикалью» прежде всего через господство в экономике госкорпораций, а также ведущих монополий, формально частных, но реально зависимых в своей политике от тех, кто находится в центре данной конструкции (Плискевич, 2015).

Крупные бизнес-структуры в России: зло или благо?

В 1990-е годы отечественные авторы провели ряд исследований, в которых изучались этапы становления и особенности организационных форм крупного бизнеса в России, а также оценивалась эффективность разных форм интеграции производственных активов. В частности, отмечалось, что предприятия, входящие в финансово-промышленные группы (ФПГ), показывали лучшие результаты, чем промышленность в целом (Дементьев, 2000).

Центр макроэкономического анализа и прогнозирования с 2004 по 2010 г. регулярно публиковал обзоры, в которых освещались наиболее заметные события и тенденции в сфере корпоративных слияний и поглощений. Аналитическое обобщение этих своеобразных «корпоративных хроник», включая развернутую классификацию интегрированных бизнес-групп, представлено в монографии, вышедшей в 2009 г. (Паппэ, Галухина, 2009). Ее авторы отмечали, что, несмотря на наблюдаемое увеличение государственного присутствия в экономике за последние пять лет, никакого перехода к новой государственно-капиталистической модели не просматривается. События последующих шести лет, на наш взгляд, уже не дают оснований для такого вывода.

После кризиса 2008-2009 гг. сдержанно-позитивные оценки роли крупного бизнеса в российской экономике постепенно замещаются критически-негативными. Поводом для критики чаще всего становились отдельные истории, связанные с проявлением монопольного положения корпораций с государственным участием, сомнительные схемы перевода ранее принадлежавших государству активов под контроль частных лиц, прецеденты масштабной государственной поддержки крупных компаний, в том числе контролируемых частным капиталом.

Объектом критики становились и модели функционирования частных бизнес-групп. Отмечалось, что преобладающей формой крупного российского бизнеса стали конгломераты, зарегистрированные в офшорах, принадлежащие одному лицу или узкой группе лиц и работающие, по сути, как инвестиционные фонды, занятые скупкой недооцененных активов с целью их последующей перепродажи. При этом в кризисные периоды они получают господдержку, которую направляют не на модернизацию производства и инновации, а на погашение корпоративных долгов и приобретение подешевевших активов и недвижимости, в том числе за рубежом (Бляхман, Зябриков, 2015).

Попытка более глубокого анализа изменений в сфере крупного бизнеса и оценка их воздействия на организацию и результативность российской экономики неизбежно приводят к постановке взаимосвязанных исследовательских вопросов:

какие изменения в российской экономике инициированы развитием крупного бизнеса?
можно ли объяснить механизм этих изменений, опираясь на известные теоретические концепции?
возможна ли количественная оценка влияния (власти) крупного бизнеса?
существуют ли устойчивые долгосрочные тенденции, характеризующие степень влияния крупного бизнеса на экономику России?
каковы уже наблюдаемые и возможные в будущем последствия этих тенденций для экономики в целом и отдельных регионов?

От рыночной власти к власти экономической

В исследованиях монополистической конкуренции рыночная власть связывается с возможностью извлекать дополнительную прибыль за счет нарушающего условия совершенной конкуренции влияния на рынок. В современной теории организации рынков фирма из субъекта рынка превращается в субъект отрасли. За этим стоит важное и вполне реалистичное положение: субъектами конкурентной борьбы выступают не товары разных производителей, а непосредственно производители этих товаров. Вместе с тем упрощающая теоретический анализ предпосылка о закреплении производителя за определенной отраслью плохо сочетается с реалиями современной экономики, в которой существуют крупные многопрофильные корпорации, способные конкурировать между собой, в том числе и за счет приобретения активов в разных отраслях.

На первый взгляд стремление крупного бизнеса к приобретению непрофильных активов положительно влияет на рынок, повышая уровень конкуренции в отраслях и сферах деятельности с высокой концентрацией. Однако на практике при осуществлении таких сделок преобладают не столько соображения развития основного бизнеса за счет, например, достраивания схем вертикальной интеграции, сколько стремление к «неорганическому» росту и спекулятивная мотивация. Можно привести множество примеров, когда профильные активы приобретались исключительно для экстенсивного роста бизнеса и устранения прямых конкурентов, а непрофильные — с целью перепродажи в период благоприятной экономической конъюнктуры. Такими приобретениями «грешат» не только частные корпорации, но и корпорации с государственным участием.

В экономике «корпоративных конгломератов» целью конкурентной борьбы становится не получение максимальной рыночной власти в отдельных отраслях, а максимизация суммарной власти во всех отраслях и сферах деятельности, в которых есть активы, контролируемые корпорацией. Эту власть будем называть «экономической» в том смысле, что она позволяет извлекать дополнительные выгоды из всего комплекса возможностей, которыми обладает крупный бизнес, но которых нет у других экономических агентов.

Термин «экономическая власть» давно используется в работах экономистов и социологов. В. Ойкен в работе, вышедшей еще в 1940 г., отмечал, что «первой задачей национальной экономии является открытие конкретных фактов, обосновывающих экономическую власть, и исследование действительного влияния экономической власти» (Ойкен, 1996. С. 337). Ф. Перру описал «эффект доминирования», связанный с наличием властных отношений в экономике (Реггоих, 1950). В работах К. Ротшильда (Rothschild, 1971), У. Сэмюэльса (Samuels, 1979) и ряда других исследователей экономическая власть представлена как важнейший фактор, последовательно игнорируемый в рамкаЯ мейнстрима экономической теории (см. также: Young, 1995).

Термин «экономическая власть» многозначен и до сих пор не вошел в мейнстрим. Вместе с тем предлагаемая нами интерпретация позволяет расширить возможности исследования влияния крупного бизнеса на экономику за рамки традиционного анализа отраслевых рынков, а «корпоративную власть» можно рассматривать как одно из проявлений экономической власти.

Если потенциал рыночной власти моноотраслевой фирмы можно оценить как ее долю в отраслевом выпуске, то потенциал экономической власти диверсифицированной корпорации можно оценить, измерив степень ее присутствия во всех отраслях и регионах. Приобретая новые активы, корпорация увеличивает свою экономическую власть и получает возможность извлекать дополнительные выгоды.

С точки зрения новой институциональной теории включение властных отношений в предмет экономического анализа означает расширение модели рационального выбора за счет введения в нее предпосылки неравенства (асимметрии) агентов трансакций (Williamson, 1981). В нашем случае такими агентами будут крупные корпорации, которые в силу своих размеров, положения на рынке, близости к властным структурам и других обстоятельств обладают возможностями, отсутствующими у других хозяйствующих субъектов.

Асимметрия проявляется как в отношении трансакций, осуществляемых с независимыми агентами, так и во внутренних (внутригруппо-вых) трансакциях с агентами, включенными в схемы корпоративного контроля — дочерними и зависимыми компаниями, структурными подразделениями. Чем больше совокупный объем трансакций, осуществляемых с участием корпорации, тем больше потенциальных выгод могут извлечь собственники и топ-менеджеры корпораций из описанной выше асимметрии.

Увеличить объем трансакций для каждой отдельно взятой корпорации можно двумя принципиально разными способами. Первый — за счет создания новых и развития действующих направлений бизнеса (компаний), то есть органического роста. Второй — за счет присоединения и поглощения других компаний, то есть неорганического роста, который, в отличие от первого, не увеличивает, а перераспределяет добавленную стоимость, созданную в экономике.

Если корпорация приобретает контроль над независимой компанией или компанией, ранее контролируемой другой корпорацией, то это увеличивает ее экономическую власть. Аналогичный результат дает и органический рост корпорации при условии, что она растет быстрее конкурентов. Это означает, что последствия однонаправленных изменений концентрации экономической власти могут быть диаметрально противоположными даже в одной стране в разные периоды. Так, ставка на государственную поддержку развития крупного многопрофильного бизнеса в Южной Корее и Японии позволила добиться впечатляющих экономических результатов. В то же время после длительного периода экономического роста такая модель развития стала давать сбои и вынудила, в частности, правительство Южной Кореи серьезно переформатировать отношения с крупным бизнесом, ввести дополнительные ограничения и сократить преференции для деятельности чеболей.

Оценка концентрации корпоративной власти

Методические пояснения

Строго говоря, непосредственно «измерить» власть невозможно. Более корректно говорить об измерении потенциала власти. Власть связана с отношениями господства и подчинения, которые могут быть представлены в виде иерархического «дерева», где нижестоящие субъекты подчиняются вышестоящим. Такое представление власти уже допускает количественные оценки 1 . Потенциал власти корпорации обусловлен экономическими и административными ресурсами, которые она контролирует, и может быть основан не только на монопольном положении, но и на стоимости активов, рыночной капитализации, численности занятых, объеме контролируемых денежных ресурсов, функциональной, технологической или юридической зависимости от нее других экономических агентов.

В качестве метрики можно использовать совокупный объем трансакций, в которых участвует корпорация. Поскольку непосредственному измерению поддаются только регистрируемые трансакции, наиболее адекватным показателем будет выручка от продаж, отражаемая в финансовой отчетности юридических лиц. Этот показатель, в отличие от активов или прибыли, не имеет отраслевой специфики. Если отдельные отрасли могут быть в силу объективных причин более фондоемкими или, скажем, менее прибыльными, чем остальные, то с точки зрения выручки от продаж все отрасли и компании равны 2 .

В контексте внутригрупповой иерархии будем различать компании (юридические лица) и группы компаний. Предположим, что в отношении любой компании можно точно указать вышестоящую в иерархии компанию, которая ее контролирует. Критерием контроля (полной власти) в данном случае будем считать обладание большей частью голосующих акций (долей собственности). Если компания не контролируется полностью другой компанией, то она может считаться самостоятельной. Группу компаний, связанных такого рода иерархическими отношениями контроля/подчинения, будем далее называть корпорацией. Каждая компания может быть локализована, то есть соотнесена с определенным регионом в зависимости от места ее регистрации в налоговых органах или фактического местонахождения. Таким образом, «привязав» каждую компанию к определенным корпорации и региону, можно оценить корпоративную и территориальную структуру трансакций.

Механизм концентрации корпоративной власти можно проиллюстрировать на следующем условном примере. Представим, что в экономике существует пять независимых компаний, приобретающих в равных (единичных) объемах по схеме «каждый у каждого» товары и услуги, то есть осуществляющие между собой свободные (добровольные) трансакции. Для упрощения предположим, что интенсивность трансакций постоянна во времени. Общее количество рыночных трансакций (Q) в этом случае, очевидно, будет равно Q = N 2 - N, где N — количество компаний. При N = 5 Q будет равно 20. После объединения двух компаний в группу (корпорацию) трансакции между ними станут контролируемыми (ограниченно добровольными), и Q уменьшится до 18. Присоединение еще одной компании уменьшит число рыночных трансакций до 14 и т. д.

Если рассчитать значение индекса Херфиндаля—Хиршмана (HHI) 3 для всех трех случаев, то оно составит 2000, 2800 и 4200 соответственно. Объединению всех компаний в одну корпорацию (Q = 0) будет соответствовать максимально возможное значение HHI = 10000. Таким образом, увеличение HHI, при прочих равных условиях, будет означать рост концентрации корпоративной власти и доли внутри-групповых (ограниченно добровольных) трансакций.

Для практического применения данного подхода важно, какая информация использована для оценки трансакций. В финансовой отчетности компаний (юридических лиц) регистрируются данные, характеризующие число трансакций — продаж (для данной компании) и покупок (для компаний-поставщиков). Если, например, выручка консолидируется по правилам международных стандартов финансовой отчетности (МСФО) с исключением внутригрупповых (межсегментных) потоков, то расчет будет неизбежно искажаться в сторону занижения. Редукция будет тем больше, чем выше степень вертикальной интеграции в группе компаний. Наибольшую точность обеспечивают первичные неконсолидированные данные, содержащие наиболее полную информации об объеме трансакций 4 . Эти данные содержатся в финансовой отчетности юридических лиц по российским стандартам бухгалтерского учета (РСБУ). Использование таких данных позволяет применять единую методику расчета консолидированной выручки для всех корпораций и, следовательно, обеспечивает сопоставимость при динамическом анализе.

Расчет на основе данных корпоративных рейтингов

Данные об объемах продаж крупных корпораций можно найти в разных источниках. Например, РА «Эксперт» с 1994 г. составляет рейтинги крупнейших отечественных компаний. На основе приведенных в рейтингах за 1994-2014 гг. данных о выручке 200 крупнейших российских компаний (в нашей терминологии — «корпораций») мы рассчитали значения HHI, которые в данном случае можно интерпретировать и как характеристику степени иерархического (корпоративного) контроля в экономике, и как обобщенный показатель концентрации потенциала экономической власти. Динамика HHI позволяет выделить два принципиально разных по основной тенденции периода (рис. 1).

В первом периоде (1994-2004 гг.) наблюдалось быстрое снижение концентрации. За десять лет значение индекса снизилось почти в 3 раза. Это неудивительно, так как это был период массовой приватизации и последующего разукрупнения «гигантов советской индустрии». Выручка крупных промышленных предприятий в этот период либо сокращалась в номинальном измерении, либо росла медленнее, чем совокупная выручка остальных компаний. В течение второго периода (2004-2013 гг.) значение HHI стабилизировалось — оно достигло максимума в 2008 г., а в 2009-2013 гг. вернулось к показателям 2005-2007 гг. Долгосрочный тренд снижения концентрации сменился стабилизацией.

Насколько высока концентрация в российской экономике? Значение HHI в последние четыре года составляло 330-360 пунктов. Для сравнения: аналогичный показатель для 200 крупнейших компаний США за тот же период находился в интервале 115-118 пунктов 5 . Таким образом, российские показатели концентрации, при всей условности данного сравнения, более чем в 3 раза выше американских.

К выводам, полученным на основе анализа данных ежегодных рейтингов, следует относиться критически. Главная проблема состоит в том, что при составлении корпоративных рейтингов за основу берутся данные консолидированной отчетности по МСФО, а при их отсутствии — данные управленческой или финансовой отчетности, составленной по российским стандартам (РСБУ). Смешение в одном рейтинге показателей, полученных по трем разным методикам, неизбежно искажает расчет концентрации.

Следует также учитывать, что отчетность российских компаний по МСФО включает консолидированные данные по их зарубежным активам. Если измерять потенциал экономической власти в России, то выручка зарубежных активов будет искажать расчеты. Кроме того, в течение анализируемого периода методика составления рейтинга РА «Эксперт» менялась: если первоначально в рейтинг включались только промышленные компании, то начиная с 2003 г. круг участников был расширен за счет других отраслей реального сектора, коммерческих банков и страховых компаний.

Альтернативный расчет

Чтобы обеспечить сопоставимость показателей разных корпораций, мы провели альтернативный расчет с использованием первичных данных финансовой отчетности (РСБУ) и информации о корпоративном контроле 500 крупнейших по объему выручки российских компаний (Топ-500) 6 нефинансового сектора. Соответственно в качестве отдельных корпораций не рассматривались существующие банковские группы. Консолидированная выручка каждой корпорации определялась как сумма выручки всех контролируемых ею компаний.

Показатели компании включались в показатели корпорации только при наличии полного контроля (более 50% голосующих акций или уставного капитала). Компании, не попавшие в схемы корпоративного контроля, включая совместные предприятия с паритетом собственников, рассматривались как отдельные корпорации. По показателям консолидированной выручки для каждого года были определены 200 крупнейших корпораций 7 и рассчитаны значения HHI, показывающие концентрацию выручки (см. рис. 1).

Сравнение результатов расчетов по корпоративным рейтингам (см. рис. 1) и по альтернативной методике (рис. 2) выявляет существенные различия. Если в 2004 г. расхождение HHI составляло 173 пункта, то в 2013 г. — уже 390 пунктов. Расхождение объясняется и разным составом компаний, и фактором «редукции» выручки по МСФО, относительно занижающим число внутренних трансакций в крупных корпорациях 8 . Кроме того, принципиально изменилась динамика индекса концентрации. Точка минимальной концентрации в обоих расчетах совпадает (2004 г.), но далее динамика HHI сильно различается: если в первом расчете его значение практически стабилизируется после 2004 г., то в альтернативном наблюдается выраженный повышательный тренд.

Колебания концентрации в отдельные годы связаны с крупными корпоративными событиями: принудительное банкротство НК «ЮКОС», приобретение Газпромом активов «Сибнефти», реформа РАО ЕЭС, поглощение ТНК-BP «Роснефтью». Не все эти события имели следствием увеличение индекса концентрации. Тем не менее наличие долгосрочной тенденции к росту очевидно. За десять лет индекс концентрации вырос с 491 (2004 г.) до 746 (2013 г.), или в 1,5 раза.

Анализ изменения показателей корпоративной концентрации показывает, что их главными драйверами стали крупнейшие корпорации.

Из таблицы 1 видно, что концентрация корпоративной власти в реальном секторе возрастает во времени. За десять лет (2004-2013 гг.) доля крупнейших (Топ-5) корпораций в выручке Топ-500 компаний выросла на 8,2 п. п. Доля крупнейших корпораций, контролируемых государством, в суммарной выручке Топ-5 за этот же период выросла с 69,5 до 85%.

Таблица 1

Распределение выручки Топ-500 между пятью крупнейшими корпорациями в 2004-2014 гг. (в %)







Роснефть
Транснефть
Всего Топ-5

Изменения в пространственном распределении экономической власти

Рост концентрации экономической власти имеет вполне определенные последствия как для экономики в целом, так и для отдельных регионов, на территории которых действуют подразделения (региональные активы) крупных корпораций. Вертикальная интеграция активов приводит к искажению статистики валового регионального продукта 9 , а использование различных корпоративных схем непосредственно влияет на доходы региональных бюджетов, на приток и отток финансовых ресурсов, на производство и распределение добавленной стоимости и в конечном счете на уровень жизни населения регионов.

Как уже отмечалось выше, выручка компаний может быть распределена (локализована) в зависимости от места их налоговой регистрации. Изменения в территориальной концентрации выручки от продаж, произошедшие за последние 11 лет, очевидны. Из таблицы 2 видно, что в наибольшей степени увеличилась доля компаний, зарегистрированных в Центральном и Северо-Западном федеральных округах, — на 9,4 и 3,7 п. п. соответственно. При этом 90% роста доли Центрального федерального округа было обеспечено Москвой. А рост доли Санкт-Петербурга происходил на фоне снижения доли остальной части Северо-Западного округа. Увеличение доли Южного округа после 2010 г., по-видимому, связано с ростом деловой активности, инициированным проведением зимних Олимпийских игр 2014 г. в Сочи.

Таблица 2

Распределение выручки Топ-500 между федеральными округами в 2004-2014 гг. (в %)

Федеральный округ
Центральный
в том числе Москва
Северо-Западный
в том числе Санкт-Петербург
Северо-Кавказский*

Приволжский
Уральский
Сибирский
Дальневосточный

* В современных административных границах.

Источники : расчеты автора.

Наибольшие «потери» в рассматриваемый период понесли федеральные округа, где добывают углеводородное сырье, экспорт которого составляет основу экономического потенциала современной России. Закономерность очевидна: чем больше добыча нефти и газа, тем больше снижение. Наибольшее снижение в Уральском (6,7 п. п.) и Приволжском (3,3 п. п.) федеральном округах, обеспечивших в 2014 г. 79% всей нефтедобычи 10 . Примерно в 1,5 раза сократилась доля Сибирского федерального округа, обеспечивающего в последние годы весь прирост нефтедобычи.

Возрастает доля выручки компаний, зарегистрированных в Москве и Санкт-Петербурге, уменьшается доля компаний периферии и особенно восточных регионов, традиционно имеющих устойчивую сырьевую специализацию. Предположение о том, что рост удельного веса экономических столиц в выручке крупнейших компаний России объясняется более высоким ростом деловой активности в сравнении с другими регионами, легко опровергается данными статистики. С 2004 по 2013 г. доля Москвы в совокупном ВРП всех субъектов РФ увеличилась всего на 1 п. п., а Санкт-Петербурга — на 0,8 п. п. 11 Наблюдаемые изменения в корпоративной и территориальной структуре выручки связаны с тем, что корпорации увеличивают свою власть в основном за счет присоединения и поглощения действующих компаний.

Показательны последствия самой крупной в российской истории сделки на рынке корпоративных слияний и поглощений. Выручка зарегистрированной в Тюменской области корпорации ТНК-ВР (ныне PH-Холдинг) после приобретения «Роснефтью» уменьшилась с 1279 млрд руб. в 2012 г. до 688 млрд в 2013 г. и до 10 млрд руб. в 2014 г. Как отмечается в пояснениях к финансовой отчетности PH-Холдинга, снижение выручки обусловлено в основном уменьшением объема реализации в связи с переводом торговых потоков на другие предприятия Группы НК «Роснефть» 12 .

Корпоративная рента

Общим следствием экономической власти выступает известное из экономической теории несовпадение частных и социальных издержек. В отличие от моделей, основанных на предпосылках равного и добровольного обмена, в нашем контексте расхождение частных и социальных издержек и выгод представляет собой не экстерналию (непреднамеренный побочный результат трансакции), а сознательный результат максимизации полезности в условиях неравенства агентов (Дементьев, 2004). Можно предположить, что рост концентрации экономической власти будет означать, что все большая часть трансакций будет осуществляться в неравных для участников условиях. Причем это относится как ко внутренним, так и к внешним для корпорации трансакциям. Если, скажем, мелкий поставщик крупной торговой сети вынужден поставлять свою продукцию по заниженным ценам, то не имеет значения, находится он внутри корпорации или в силу своей невысокой экономической власти вынужден подчиняться условиям агента, заведомо обладающего большей экономической властью. Последствия для зависимого поставщика и торговой сети в любом случае будут диаметрально противоположны.

Рост потенциала экономической власти определенной корпорации расширяет возможности получения ею дополнительных выгод, которые не ограничиваются традиционной монопольной рентой и не исчерпываются неэквивалентными, но формально рыночными трансакциями. Их следует дополнить выгодами повышенной лояльности государственной власти по отношению к крупным корпорациям. Разумеется, возможности получения этих выгод не сводятся исключительно к масштабам бизнеса потенциальных бенефициаров. Однако крупные корпорации имеют больше шансов получить разного рода преференции. Примером служит антикризисная программа Правительства РФ 2008-2009 гг., в соответствии с которой основную часть финансовой помощи получили «системообразующие», то есть крупные корпорации.

Получение разнообразных преференций дает дополнительные возможности для повышения объема продаж и улучшения финансовых показателей. Поскольку одни корпорации получают преимущества потому, что их не получают другие, это означает, что такие выгоды имеют рентную природу. Поэтому для обобщенной характеристики этих выгод мы введем понятие «корпоративная рента». Такая рента может существовать в разных формах. Крупная корпорация в силу своего особого (не обязательно монопольного) положения может получать:

экономически выгодные регулируемые тарифы (для естественных монополий) и выгодные цены на госзаказы;
прямые государственные субсидии на поддержку текущей хозяйственной деятельности или на осуществление инвестиционных проектов;
доступ к внешнему финансированию на нерыночных условиях, в том числе кредиты на льготных условиях от банков с государственным участием;
льготы по налогам и прочим платежам в бюджет.

Возможны ситуации, когда государство в силу ожидаемых негативных эффектов и социального резонанса вынужденно берет на себя обязательства крупных корпораций — потенциальных банкротов. В этом случае происходит своеобразная «национализация» обязательств крупных корпораций.

Возможные эффекты для экономики и отдельных регионов

Рыночная власть позволяет компании извлекать дополнительную прибыль, связанную с доминированием на рынке. В этом случае увеличение «излишка производителя» не симметрично снижению «излишка потребителя», что приводит к возникновению так называемых «безвозвратных потерь для общества» (Тироль, 1996). Усиление экономической (корпоративной) власти одной компании может приводить к асимметричному ухудшению положения других компаний и конечных потребителей. Иными словами, совокупный эффект для общества, как и в случае с рыночной властью, может быть отрицательным. Потенциально негативный эффект может проявляться по разным направлениям:

превращение дополнительной прибыли (ренты) в издержки;
отрицательный эффект масштаба;
снижение эффективности вследствие замены рыночной конкуренции внутрикорпоративным контролем (при вертикальной интеграции).

Следует подчеркнуть, что действие отмеченных эффектов не предопределено, то есть они не всегда сопутствуют росту концентрации. Более того, возможны симметричные эффекты, которые могут действовать в противоположном направлении. Так, получение корпоративной ренты в виде дополнительной прибыли — в случае ее использования для модернизации и расширения бизнеса — может обеспечивать положительный эффект для экономики. В то же время практика крупных корпораций 13 показывает, что дополнительная прибыль в дальнейшем трансформируется в увеличение издержек.

Рост концентрации может сопровождаться относительной экономией издержек (положительный эффект масштаба), а замена рынка внутренней координацией — способствовать снижению трансакцион-ных издержек. Однако преобладание неорганического роста может существенно ограничивать возможные позитивные эффекты и в то же время провоцирует развитие негативных явлений, сопутствующих увеличению масштабов бизнеса.

Последствия для регионов, на территории которых осуществляется производственная деятельность крупных корпораций, будут зависеть от уровня контроля (власти) корпорации по отношению к консолидируемым региональным компаниям. Региональный актив, приобретенный крупной корпорацией, как правило, последовательно претерпевает организационные метаморфозы, сопровождающиеся уменьшением его вклада в экономику и бюджет региона. При этом основной производственный процесс может не меняться. Предприятие может продолжать выпускать ту же самую продукцию в тех же физических объемах. Однако изменение механизмов корпоративного контроля будет иметь кардинальные и, как правило, неблагоприятные последствия для местных бюджетов и в конечном счете для экономического и социального развития региона. Эти последствия, усугубляемые однонаправленными изменениями в налоговом законодательстве, становятся одним из факторов роста несбалансированности бюджетов отдельных субъектов РФ (Нефедкин, 2015).

Компания, попавшая в орбиту корпоративной власти, как правило, включается в схему производственной и финансовой интеграции. Происходит «реорганизация» контролируемой компании, в результате которой она может быть поделена на несколько компаний, утратить статус юридического лица, превратиться в филиал или представительство материнской компании, лишенные всякой самостоятельности и управляемые из корпоративного центра. Такая «консолидация» региональных активов в первую очередь характерна для вертикально-интегрированных корпораций, в которых широко практикуются трансфертные цены и другие схемы организации бизнеса (процессинг, толлинг и т. п.), снижающие выручку операционных компаний и налоговую базу региона. Концентрация корпоративной власти во многих случаях приводит к снижению локального контента 14 , производимого региональными активами крупных корпораций, и к сокращению региональной компоненты в произведенной добавленной стоимости.

Наше исследование прежде всего подтвердило возможность использовать предлагаемый подход для объяснения механизма влияния крупного бизнеса на экономику. Вместе с тем качественный и количественный анализ наблюдаемых тенденций позволяет предложить ряд содержательных выводов и гипотез, которые могут быть проверены в последующих исследованиях. Их можно сформулировать в виде ответов на вопросы, поставленные во введении.

В последнее десятилетие в экономике России наблюдались заметные изменения, обусловленные ростом влияния крупного бизнеса и в первую очередь корпораций, прямо или косвенно связанных с государством. Эти изменения можно интерпретировать как устойчивое движение в сторону государственно-корпоративного капитализма, ближайшие и отдаленные последствия которого еще предстоит оценить.

Происходящие изменения не могут быть исчерпывающе объяснены в рамках традиционных подходов, связанных с исследованием монополистической конкуренции и отраслевых рынков. Описание этих изменений и оценка степени их влияния на экономику могут базироваться на концепции экономической власти, предполагающей расширение предпосылок «новой институциональной теории» за счет гипотезы ограниченной добровольности трансакций в условиях доминирования одних экономических агентов над другими.

Количественно оценить степень влияния крупного бизнеса можно при помощи предлагаемого метода, основанного на оценке структуры и концентрации показателей, характеризующих объемы трансакций и степень корпоративного контроля над ними. Результаты расчетов с использованием разных массивов данных позволяют говорить о наличии долгосрочной тенденции к росту концентрации экономической власти в 2005-2013 гг. В условиях, когда внешние шоки выступают главным фактором темпов экономического роста страны, крайне сложно выделить специфическое воздействие роста концентрации корпоративной власти на развитие экономики в целом. По-видимому, это предмет специального исследования, выходящего за рамки данной публикации. Однако есть основания полагать, что неорганическая модель роста, характерная прежде всего для крупнейших российских корпораций с государственным участием, не способствует увеличению добавленной стоимости для экономики в целом и негативно влияет на темпы экономического роста.

Дальнейший рост концентрации экономической власти и сопутствующее ему увеличение корпоративной ренты, на наш взгляд, будут отрицательно воздействовать на возможности экономического роста в средне- и долгосрочной перспективе. Противодействие этой тенденции с помощью традиционных инструментов антимонопольного регулирования имеет мало шансов на успех. Переориентация российского крупного бизнеса на модель органического роста представляется крайне сложной задачей, но без ее решения всерьез рассчитывать на устойчивый рост экономики в целом и решение накопившихся проблем развития ресурсных регионов, на наш взгляд, не приходится. Применение известных практик взаимодействия транснациональных корпораций с развивающимися странами, предполагающих реализацию программ развития локального контента, способствующих увеличению добавленной стоимости, остающейся в стране (регионе), на территории которой (которого) осуществляются крупномасштабные проекты освоения природных ресурсов, могло бы, на наш взгляд, способствовать устранению нарастающей асимметрии в экономических отношениях между экономическими центрами и регионами — главными поставщиками экспортного сырья и кардинально изменить подходы к освоению ресурсного потенциала восточных регионов России.

1 Например, в корпоративной иерархии потенциал власти определенного менеджера определяется количеством и рангом сотрудников и подразделений, подчиненных ему, величиной бюджета, которым он распоряжается.

2 Этот принцип, строго говоря, не распространяется на компании финансового сектора. Выручка (оборот) финансовых посредников, определяемая суммами сделок, может достигать астрономических значений. Сравнивать ее с выручкой компаний реального сектора не вполне корректно

3 Индекс Херфиндаля-Хиршмана рассчитывается как сумма квадратов долей компаний, измеренных в процентах, в суммарном значении показателя. Для пяти равных по величине трансакций компаний он будет равен 5x20x20 = 2000.

4 Следует учитывать, что в результате слияния двух компаний водну трансакции между ними перестанут отражаться в финансовой отчетности объединенной компании, что также может повлиять на результаты расчетов.

6 Данные no 500 крупнейшим компаниям дают хорошую аппроксимацию всего реального сектора, так как включают большинство привлекательных для корпоративного контроля активов. В 2005-2014 гг., по нашим оценкам, на долю этих компаний приходилось 50-56% выручки нефинансового сектора.

7 По нашим расчетам, 200 крупнейших корпораций в 2002-2014 гг. контролировали 95-97 0/ о выручки Топ-500 компаний нефинансового сектора. Исходные данные для расчетов и итоговые рейтинги топ-200 см.: https: yadi.sk d Lndd01RNkvh5D.

8 В 2013 г. выручка группы Газпром по МСФО составила 5145 млрд руб., суммарная выручка компаний, контролируемых Газпромом и вошедших в Топ-500, составила 10 205 млрд руб., то есть выручка группы в сравнении с корпорациями, не перешедшими на МСФО, занижалась в два раза.

9 В методических разъяснениях Росстата к статистике валового регионального продукта отмечается: «Широкое распространение получило создание корпораций, функционирующих на основе интегрированно-вертикальных и горизонтальных схем... Поэтому оценка добавленной стоимости по таким подразделениям носит относительно условный характер. В результате этого в регионах, где располагаются головные компании, добавленная стоимость несколько завышается и, напротив, по регионам, где располагаются подразделения этих компаний, добавленная стоимость занижается» (цит. по: http://www.gks.ru/free_doc/new_site/vvp/ met-r.htm).

10 По данным Аналитического центра при Правительстве РФ. ТЭК России-2014. 2014. Июнь, http://www.ac.gov.ru/files/publication/a/ /5451.pdf.

12 Пояснения к бухгалтерскому балансу и отчету о финансовых результатах ОАО «РН Холдинг» за 2013 год. http://rnholding.org/.

13 В данном случае это относится не только к российским, но и к зарубежным компаниям.

14 Под локальным контентом обычно понимается увеличение добавленной стоимости в стране (регионе) прямо или косвенно, через мультипликативные эффекты, обусловленное реализацией проектов добычи и переработки природных ресурсов транснациональными корпорациями.

Список литературы / References

Бляхман Л. С., Зябриков В. В. (2015). Стратегия горизонтальной интеграции фирм: мировые и российские тенденции // Проблемы современной экономики. Jsfe 2. С. 27-37.

Дементьев В. E. (2000). Финансово-промышленные группы в стратегии реформирования российской экономики // Российский экономический журнал. Jsfc 11 — 12. С. 3 — 9.

Дементьев В. В. (2004). Экономическая власть и институциональная теория // Вопросы экономики. № 3. С. 50 — 64.

Нефедкин В. И . (2015). «Бюджетное проклятие» ресурсных регионов // ЭКО. Jsfe 6. С. 5—24.

Ойкен В. (1996). Основы национальной экономии. М.: Экономика.

Паппэ Я. Ш., Галухина Я. С . (2009). Российский крупный бизнес: первые 15 лет. Экономические хроники 1993—2008 гг. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ.

Плискевич H. M. (2015). Трансформация системы власти-собственности в России: региональный аспект. Реформы и качество государства // Мир России. JM? 1. С. 8 — 34.

Тироль Ж. (1996). Рынки и рыночная власть: теория организации промышленности. СПб.: Экономическая школа.

Perroux F. (1950). The domination effect and modern economic theory. Social Research, Vol. 17, No. 2, pp. 188-206.

Rothschild K. (1971). Power in economics. Harmondsworth: Penguin.

Samuels W. (ed.) (1979). The economy as a system of power. New Jersey: Transaction Books.

Williamson O. (1981). The economics of organization: Transaction cost approach. American Journal of Sociology, Vol. 87, No. 3, pp. 548—577.

Young D. (1995). The meaning and role of power in economic theories. In: J. Groenewegen, Ch. Pitelis, S.-E. Sjöstrand (eds.). On economic institutions: Theory and applications. Aldershot: Edward Elgar, pp. 85 — 100.

Страна: Латвия
Издание: Baltic News Network
Дата опубликования статьи: 27 апреля 2012 года

10 корпораций, которые правят миром

Оказывается, большую часть товаров, которые мы приобретаем, производят лишь десять наиболее влиятельных мировых корпораций. Огромный выбор - лишь иллюзия, пишет Business Insider.

Например, Unilever производит все, начиная с мыла Dove и заканчивая шоколадом Klondike. В свою очередь Nestle принадлежат акции L’Oreal, который предлагает не только косметику, но и джинсы Diesel.

Несмотря на широкий спектр брендов, в итоге все доходы от продаж оказываются в руках десяти гигантских предприятий.
Оригинал статьи

Корпорации, которые правят миром

RB.ru попытался собрать ТНК, более всех влияющие на мировую экономику

Влияние транснациональных корпораций (ТНК) на экономику различных государств мира непрерывно растет. Сегодня крупнейшие корпорации могут диктовать условия не только своим конкурентам, но и целым государствам - благодаря своему финансовому могуществу и политическому лоббированию на самых высоких уровнях. Доходы этих корпораций превышают объемы ВВП многих стран мира, они создают миллионы рабочих мест в каждом государстве, некоторые из них уже являются с экономической точки зрения государствообразующими.

Американский деловой журнал Forbes по итогам 2010 года опубликовал рейтинг двух тысяч крупнейших и наиболее влиятельных компаний мира. В этом рейтинге представлены компании из 62 стран мира. В том числе 515 компаний - из США, 210 - из Японии, 113 - из Китая, 56 - из Индии, 62 - из Канады.

Рейтинг составлен на основании анализа работы элитных компаний мира, среди которых выделяются самые успешные глобальные гиганты, которые задают тон в отраслевой экономике мира. Самой влиятельной компанией в мире признан американский банк JP Morgan Chase. В пятерку лучших также вошли General Electric, Bank of America, американская нефтегазовая корпорация Exxon Mobil и китайский банк ICBC.

Partnership for a New American Economy опубликовала альтернативный рейтинг The New American Fortune - 500. После списка Forbes это второй по значимости корпоративный ранжир. По итогам 2010 года его второй раз подряд возглавила американская розничная сеть Wal-Mart Stores с годовой консолидированной выручкой в $421,8 млрд. Далее следуют голландская Royal Dutch Shell и американская Exxon Mobil - $378,2 млрд и $354,7 млрд соответственно. Для сравнения - расходная часть бюджета Германии в 2011 году составляет 305,8 миллиарда евро (почти $438 млрд).

По подсчетам экспертов корпорации из этого рейтинга обеспечили мировой экономике 10 млн рабочих мест, а их совокупный доход превышает объем ВВП любой страны мира, за исключением Китая и Японии, составляя $4,2 трлн. Верхние строчки рейтинга занимают такие компании как Apple, Google, AT&T, Budweiser, Colgate, eBay, General Electric, IBM и McDonald´s.

Поразительные факты

Из 100 наибольших экономик в мире, 52 - транснациональные корпорации, остальные - государства. Свыше 2/3 внешней торговли и около половины мирового промышленного производства и приходится на ТНК. Они контролируют примерно 80% технологических нововведений и ноу-хау.

Общий объем накопленных прямых иностранных инвестиций превышает $4 трлн., а объем продаж ТНК составляет 25% мировых, причем 1/3 продукции ТНК выпускается аффилированными зарубежными структурами. Объем продаж заграничных структур ТНК уже превышает весь мировой экспорт.

К примеру, половина экспортных операций США осуществляется американскими и зарубежными ТНК, в Великобритании аналогичные операции осуществляют до 80% ТНК, в Сингапуре - до 90%.

Транснациональные банки (ТНБ), господствуя на национальных и международных финансовых рынках, вполне спо?собны изменить взаимный паритет любых двух национальных валют.

На предприятиях ТНК работает более 73 млн. человек, которые ежегодно производят продукции более чем на $1 трлн. С учетом смежных отраслей ТНК обеспечили работой 150 млн. человек.

По основным экономическим показателям, таким как товарооборот, доход, количество сотрудников, крупные корпорации превосходят многие развивающиеся страны. Именно с этим связываются основные опасения экспертов и аналитиков по поводу возможности негативного экономического и политического давления компаний на малые страны.

Под контролем ТНК находятся отдельные товарные рынки: 90% мирового рынка пшеницы, кофе, кукурузы, леса, табака и железной руды, 85% - рынка меди и бокситов, 80% - рынка чая и олова, 75% - рынка сырой нефти, натурального каучука и бананов.

Российским корпорациям далеко до мировых гигантов

Российский газовый монополист "Газпром" занял в последнем списке Forbes самых могучих титанов мирового рынка лишь 16-е место, правда, став при этом одним из лидеров среди ведущих компаний нефтегазового сектора. По данным издания, прибыль "Газпрома" составила $24,3 млрд, рыночная стоимость - $133,6 млрд.

Российские ЛУКОЙЛ и "Роснефть", по версии американских журналистов, занимают 69-ю и 77-ю строчки в этом мировом рейтинге. Нефтегазовый сектор представлен в этом рейтинге 115 компаниями со всего мира.

Россия, как и другие постсоциалистические страны, не играет заметной роли в международном перемещении капитала. На 96-97% международные потоки капитала обращаются среди развитых стран. На развивающиеся страны приходится лишь 3-4%.

Влияние на мир

Многие транснациональные корпорации обладают монопольной властью. Некоторые из них по объему оборота превосходят страны, а руководители этих компаний, как правило, ведут дела непосредственно с главами государств.

Транснациональные корпорации, представленные во многих странах мира, способны влиять на все сферы общественной жизни. А самые крупные и могущественные способны даже уклоняться от экономического и политического контроля. В истории имели место случаи, когда иностранные инвесторы добивались поддержки своих действий от политического руководства, независимо от их последствий для местного населения и благосостояния страны в целом.

Обычно подобный диктат осуществляется с применением серьезной поддержки политиками, дипломатами и СМИ. Примеров такой деятельности множество. Так, в 2003 году американская компания Halliburton заключила контракт по восстановлению инфраструктурных объектов в Ираке на $680 млн.

Как одна компания смогла поднять личные доходы всей страны

В 2003 году Билл Гейтс впервые выплатил дивиденды, которые увеличили личные доходы американцев на рекордные 3,7%. Эта прибыль осела в карманах 4,6 млн американцев.

Американский деловой журнал Forbes по итогам 2010 года опубликовал рейтинг двух тысяч крупнейших и наиболее влиятельных компаний мира. В этом рейтинге представлены компании из 62 стран мира.В том числе 515 компаний - из США, 210 - из Японии, 113 - из Китая, 56 - из Индии, 62 - из Канады.

Рейтинг составлен на основании анализа работы элитных компаний мира, среди которых выделяются самые успешные глобальные гиганты, которые задают тон в отраслевой экономике мира. Самой влиятельной компанией в мире признан американский банк JP Morgan Chase . В пятерку лучших также вошли General Electric , Bank of America , американская нефтегазовая корпорация Exxon Mobil и китайский банк ICBC .

По подсчетам экспертов корпорации из этого рейтинга обеспечили мировой экономике 10 млн рабочих мест, а их совокупный доход превышает объем ВВП любой страны мира, за исключением Китая и Японии, составляя $4,2 трлн. Верхние строчки рейтинга занимают такие компании как Apple , Google , AT&T , Budweiser , Colgate , eBay , General Electric, IBM и McDonald´s .

Поразительные факты

Российским корпорациям далеко до мировых гигантов

Российский газовый монополист "Газпром " занял в последнем списке Forbes самых могучих титанов мирового рынка лишь 16-е место, правда, став при этом одним из лидеров среди ведущих компаний нефтегазового сектора. По данным издания, прибыль "Газпрома" составила $24,3 млрд, рыночная стоимость - $133,6 млрд.

Российские ЛУКОЙЛ и "Роснефть ", по версии американских журналистов, занимают 69-ю и 77-ю строчки в этом мировом рейтинге. Нефтегазовый сектор представлен в этом рейтинге 115 компаниями со всего мира.

Влияние на мир

Как одна компания смогла поднять личные доходы всей страны

При этом надо учесть, что американский рынок сильно отличается от российского: примерно 50% акций в США принадлежит физическим лицам. Для сравнения - в Японии и Германии примерно 20% ценных бумаг принадлежит физическим лицам. Подобная ситуация возникла в США в результате действовавшего до 1999 года запрета банкам заниматься операциями с корпоративными ценными бумагами и инвестировать средства в нефинансовые предприятия. В результате американские компании были вынуждены отработать эффективную систему привлечения средств физических лиц.